– Пушкин. Великий поэт планеты Земля. Я преклоняюсь перед ним.
Закончив читать стихи, Пео обнял за плечи ребят, и астронавты вдруг запели. Баили потянулся к столу и нажал кнопку. Полилась нежная музыка.
Песня звучала плавно и торжественно. Тихие и стройные голоса астронавтов вплетались в ажурные напевы невиданного оркестра, в котором нельзя было различить ни одного инструмента. И казалось, стены зала раздвинулись, звуки свободно уходили в космос, улетали туда, к неведомой планете, пославшей этих четырех смельчаков в такой удивительный трудный космический рейс.
Маоа смотрел в потолок, словно молился. Баили склонил голову. Из больших глаз Киу скатывались светлые слезинки.
Ребята притихли и прижались к Пео. Никогда они не испытывали такой торжественности. Голоса астронавтов и музыка песни, хотя и с непонятными словами, заставляли сжиматься ребячьи сердца. Володя почувствовал, что ему трудно сдержать слезы. "Ведь не хоронят же они?"- с недоумением подумал он. Музыка стихла. Некоторое время астронавты стояли молча. Потом Киу подошла к ребятам и, вытирая платком глаза, взволнованно сказала:
– Эту песню сочинил наш уважаемый Пео. Он у нас инженер-поэт. И музыку он написал. А слова такие:
Любимая родина!
Наше счастье и слава!
Моя самоцветная песня.
И где бы мы ни были – ты далека и близка нам.
Ты – счастье и горе, и слезы и радость.
Пусть сердце стучит, как пульс твоей жизни, Пусть думы сынов твоих стремятся к тебе.
Мы славим тебя в далеких просторах, Так помни и ты о детях своих.
Ребята с восторгом смотрели на Пео. Инженер и поэт! Теперь он в их глазах стал еще величественнее и загадочнее.
Астронавты заговорили все вместе, они были необыкновенно веселы, даже у старца Маоа потеплели глаза, и он потрепал мальчишек за вихры.
– Теперь я пойду прогуляюсь по саду,-заявил Пео.- Пусть душа поэта-инженера воспрянет от сна. Надо восстановить силы, чтобы ринуться в далекий путь. Пошли, милые мои мальчики, со мной. Я покажу вам сад.
– Да, да,-одобрил Маоа.- А мы будем готовиться к отлету.
Ребята и не предполагали, что звездолет такой длинный. Они шли по коридору, конец которого еле был виден. В середине коридора через очень узкую тяжелую дверь они попали в камеру, постояли, пока Пео что-то проделывал с кнопками и рычажками, и затем очутились в настоящем саду, залитом ярким солнечным светом.
Здесь было море цветов – голубых, оранжевых, красных, розовых. Прямо из слоя почвы выходили широкие и длинные, в рост человека, жирные листья бурой окраски, а между ними на толстых, в руку, стеблях, размером с тарелку, сплошняком стояли цветы. Одни походили на подсолнухи, другие – на каракулевые шапки, так мелки были их лепестки, третьи – на зонтики с опущенной по краям бахромой прозрачных лепестков.
Через каждые три-четыре метра стояли высокие деревья с черными как сажа стволами и зелеными шарами вместо листьев. Указывая на них, Пео сказал:
– Эти деревья – наша фабрика кислорода. Они горят на корню, как порох.
Воздух здесь был насыщен ароматом настолько, что он казался густым и сладким. Перемешались запахи ландышей, роз, черемухи, фиалок.
Между цветами вились узенькие дорожки, посыпанные мелкими разноцветными камешками. По одной из этих дорожек и пошел Пео. Ребята потянулись за ним, глазея на чудесные цветы, каждый из которых был огромным букетом.
Вдруг ребята замерли. Пео приостановился, и к нему медленно начал склоняться пурпурный цветок. Вот он прильнул к плечу и застыл.
– Ах ты, моя красавица,- ласково проговорил Пео и обернулся к ребятам- Ей всегда не хватает углекислого газа, и она льнет к живым существам. Просит подышать на нее. Смотрите!- Пео, глубоко вздохнув, подул, и цветок так же медленно и грациозно выпрямился.- Довольна?-засмеялся Пео и пошел дальше.
Впереди над дорожкой склонили головы синие цветы меньшего размера, похожие на земные тюльпаны. Пео опять сказал:
– Смотрите!
Он шел, заложив руки в карманы, а цветы сами отклонялись от дорожки в обе стороны.
– Это дикари. Не любят они человека.
Когда ребята тоже прошли это место, цветы снова склонились над дорожкой.
В саду не было тени, хотя и казалось, что солнце светит с крыши.
Прозрачный золотистый воздух был теплым и влажным, как на берегу моря.
Володя и Агзам с удивлением заметили, что они начали дышать глубже, им захотелось захватить побольше воздуха, и от него, словно от хорошего вина, по телу разливалось живительное тепло. Очарованные красотой сада, ароматом цветов, ребята не слышали музыки. Мелодия звучала на очень высоких нотах, которые человеческое ухо не воспринимает. Только изредка, когда колебания понижались до предела восприимчивости, словно дуновенье ветерка, проносились нежные звуки. Ребята, конечно, не знали, что эта ультразвуковая музыка гремит в саду специально для цветов, для усиления интенсивности их роста, Пео остановился на перекрестке и указал ребятам на своеобразный подсолнух, одиноко стоявший у стенки. У подсолнуха были слишком длинные лепестки цветов, они висели вокруг тарелки, как желтые мясистые языки.
Откуда-то прилетели три жука и сели на подсолнух. Жуки только опустились на шляпку подсолнуха, как из него брызнули тонкие фонтанчики темной жидкости, и тут же языки зашевелились, поднялись и закрыли всю шляпку.
Ребята смотрели на живой цветок, разинув рты.
– Хью. Чудесный волшебник и опасный враг,- заговорил Пео, с грустью прикрывая глаза.- У него настолько сильный запах, что насекомые летят к нему издалека и погибают. Воздух, насыщенный его мельчайшими спорами, действует на живые существа, как волшебник: он как рукой снимает усталость. В атмосфере этого хью человек словно молодеет. Это одна из загадок природы, которую мы еще не разгадали. Но хью в то же время и страшно ядовит. Вы видели темные фонтанчики? Если эта жидкость попадает на тело, она убивает. Хью не может жить без насекомых, они – его лакомство. И мы специально разводим его любимых жуков и время от времени выпускаем их в сад. Они немедленно летят к хью, словно их тянет магнитом, и погибают не только от жидкого яда – их всасывают языки-лепестки. Ах, как много во вселенной чудес и как мало мы еще знаем!- Пео вздохнул и направился обратно.- Пойдемте, милые мои мальчики, к выходу, в нашем саду нельзя быть долго. Вредно все, что принимается не в меру.